Игорь Афанасьев - <a href="/cdn-cgi/l/email-protection" class="__cf_email__" data-cfemail="29796168677d66646965667f6c076a6664">[email protected]</a> (ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ)
Вечерело. Еще не глухая черная тьма, но густая синева поливала белые шиферные крыши добротных домов. Буквально через сто метров от пристанища странников Олег решительно отворил калитку одного из дворов и коротко скомандовал: — Дай два рубля!
Филипп выдал указанную сумму, и Олег постучал в двери дома.
Пожилая тетка в широкой белой блузке несколько мгновений подозрительно всматривалась в лицо незнакомца, но быстро успокоилась, и деловито выхватив деньги из рук Олега, нырнула в маленький сарайчик- пристроечку. Оттуда она уже вернулась в компании с поллитровкой, плотно забитой пробкой из скрученного газетного обрывка. Олег суетливо попрощался и вытолкал Филиппа со двора.
Одинокая лампочка на углу улицы поскрипывала жестяной шляпой о просмоленный столб, и удивленно поглядывала на двух придурков, пытающихся одолеть бутылку самогона «из горла». Филиппу это занятие не понравилось сразу же после первого глотка: самогонка мерзко пахла, горло и желудок обожгло огнем, свело скулы и рот наполнился слюной. Усилием воли Филипп удержал себя от желания избавиться от чужеродной субстанции и уставился на Олега, который вылил в себя полбутылки «огненной воды» и теперь жадно вдыхал свежий вечерний воздух в качестве закуски.
Уже через пять минут речь Олега приобрела привычный блеск и обычную раскованность, да и Филиппу показалось, что улица стала светлей и шире, а жизнь — проще и понятней. Они двинулись в неизвестном направлении и вскоре оказались в самом центре городка. Здесь улицы и небольшая площадь были покрыты асфальтом, а в центре площади громоздилось помпезное здание клуба. Между колоннами римско- советского гибрида стояло несколько велосипедов и мотоциклов, рядом с ними кучковались хозяева транспортных средств. Из-под плоских кепок на голове поблескивали огоньки папирос и лился содержательный разговор, наполовину состоящий из сочного мата. Чуть в стороне похохатывали и поплевывались семечками три дивчины, ничуть не смущаясь мужского разговора. Парни вяло поглядывали на барышень и на группку пацанов, которые старались походить во всем на старших, так же громко ругались, докуривали окурки и сочно плевались сквозь зубы. Из раскрытых дверей клуба доносились рычащие звуки гитары и бухал, не попадая в такт большой барабан.
Играли танцы.
Воскресный вечер был в разгаре.
Отойдя в сторонку приятели прикончили остатки «карбидовки», как окрестил напиток Олег, и Филипп согласился с эти названием.
Как и отчего рядом с ними возникла потасовка малолеток, трудно было сказать. Просто в затемненном углу трое мальчишек кинули одного на землю и стали месить его ногами. Олег и Филипп подскочили к хулиганью и навешали всем троим подзатыльников, вызволив четвертого из беды. Пацаны злобно глянули на чужаков и разбежались.
Переполненные чувством благородства и справедливости, изрядно захмелевшие Олег и Филипп продефилировали мимо притихших кепок и мотоциклов и вошли в храм культуры.
На несуразно высокой сцене, под портретом «вечно живого» корячились трое: один рвал струны гитары и нещадно жал на педаль бустера, второй убивал перламутровую трехглавую ударную установку, а третий, с помощью электроорганчика, пытался приблизить эту какофонию к подобию музыки.
В центре зала топталось несколько девиц, иногда неловко изгибаясь в чужеземных движениях твиста, а остальные барышни сидели вдоль стен с таким выражением на лице, словно их сюда на веревке притянули. Олег немедленно подцепил одну из них и принялся мастерски выкручивать коленца, громко напевая: «О-е-е, твист ту гей.». Филипп тоже изловчился пригласить веснущатую блондинку, но когда она радостно улыбнулась, то он был неприятно поражен, увидев в ряду молодых крепких зубов яркую золотую коронку. Появление чужестранцев взбудоражило и местное население. Ревниво поглядывая на пришельцев, несколько взрослых парней оставили на время биллиард и анекдоты и выползли в центр зала. За ними потянулись и свободные девушки от стены, и вскоре образовался вполне радостный и дружный круг молодых людей. Музыканты, словно почувствовав прилив вдохновения, врезали «Yellow River» и толпа радостно подпрыгнула в экстазе. Блондинка вспотела не меньше Филиппа, но старательно попадала в ритм движений и все чаще обнажала золотые резцы.
Радостное возбуждение стучало в висках, и в голове Фили роились всевозможные планы, но тут на его плечо опустилась чья-то рука и строгий голос сурово произнес: — Курить есть?
Филипп сбросил руку с плеча и обернулся. Перед ним стоял парнишка приблизительно такого же как он сам возраста и добродушно помаргивал рыжими ресницами. — Идем, покурим. Я тебе, цыган, чего-то покажу!
То ли неожиданное обращение, то ли располагающая внешность и дружеский тон, но что-то заставило Филю галантно извиниться перед дамой и двинуться вслед за новым знакомым.
Цыганом его назвали не впервые. Нужно сказать, что к этому времени Филипп, как, впрочем, и большинство других поклонников «Beatls», отпустил длинные черные волосы до плеч, а к своему гитарному репертуару добавил несколько романсов и цыганских песен, что вызывало у окружающих совершенно четкую ассоциацию с кочевым племенем.
О том и толковали они на крыльце с Петром, как представился рыжий. Как оказалось, именно в Шполе руководители области попытались закрепить на земле один из цыганских таборов. Выделили им дома, дали подъемные, взяли мужчин на работу, а детей попытались отдать в школу. Однако уже через несколько месяцев рядом со Шполой разбил шатры караван новых пришельцев, а дети и мужчины исчезли с места работы и учебы. Женщины иногда повлялись в городке на базаре, но только для своего истинного предназначения: гадать по руке и по картам, и ловить дураков и дур, отдававших последние рубли под гипнозом слов, жестов и пронзительных взглядов вещуний. Как вспомогательный процесс воспринималось легкое воровство и попрошайничество, но если воровали по-крупному, то возникали конфликты, иногда серьезные. Обо всем этом Филипп узнал от разговорчивого Петра, но заверил его, что к цыганам отношения не имеет, а приехал из Киева с бригадой строителей. Он хотел позвать Олега для окончательного подтверждения информации, но сколь не заглядывал в зал, найти его не смог. Поэтому, когда Петр достал из бокового кармана бутылку вина и предложил выпить за знакомство, он ничуть не смутившись согласился и двинулся вслед за новым приятелем за угол клубного здания.
Как только они очутились в слабо освещенном закутке, Филипп понял, что попал впросак. Их мгновенно окружило семь или восемь теней в кепках, а совсем рядом Филипп узрел трех малолеток, которым недавно надавал оплеух за хулиганство. Петр обернулся на Филиппа, добродушно моргнул ресницами и сказал изменившимся голосом: — Так ты, говоришь, столичный?
Нехорошая слабость попыталась подогнуть коленки Фила, но он неожиданно ясно увидел яркие звезды на ясном ночном небе и понял, что видит фигуру, которую недавно так тщательно прорисовал на старой карте. Созвездие Скорпиона висело в совершенно непривычном месте июльского небосклона и цвет мерцающих огней стремительно менялся с холодного белого на огненно-красный.
Его жест и взгляд на небо несколько ошарашил окруживших его противников, а дальнейшие действия и вовсе внесли легкое смятение в их ряды.
Филипп попер буром.
Он двинулся на стоящую перед ним кепку и почувствовал, как из его рта вывалились очереди слов и сочетаний, которые ранее ему и в голову не могли прийти. Кепка отступала все глубже и глубже, под напором его матерных выкрутасов и обещаний сровнять с землей это гиблое место и его обитателей в ближайшие же выходные, с помощью всего преступного мира столицы и ее окрестностей. Филипп нес эту ахинею столь убедительно и вдохновенно, что стая нападавших застыла в нерешительности, и в какую — то секунду он остался один на один с отступающей фигурой и еще одним из шпанюков, державшимся у фигуры за спиной. Краем глаза Филипп увидел пространство и уже приготовился к старту на очень длинную дистанцию, но несмышленый малолетний мудак, не разобравшись в серьезности последствий, которые могли обрушиться на головы его друзей и родных, неожиданно выскочил из-за спины старшего товарища и взметнул вверх обломок белой доски. Каким образом Фил успел поднять руку и закрыть голову от удара, он сам не понял, но от встречного резкого движения доска хрустнула и разлетелась на две половины. Хрустнула и рука, но это почувствовал только Филипп. Он увидел перед собой совершенно растерянное лицо шпанюка и оскал золотых зубов из-под кепки.
Филип развернулся и твердым шагом, неторопясь, прошел сквозь остолбеневший строй противников, словно это не его огрели доской, а он положил, по крайней мере, пару — тройку бойцов на сырую землю.
Если бы ему хватило выдержки дойти до крыльца клуба, то дальше его бы мог настичь только ветер. Но он, в какой-то момент, сорвался на бег, и это словно вернуло стаю к травле.
